Это было в далёкие-далёкие времена, когда и Машук, и Бештау, и весь
этот край вплоть до дальних снеговых кряжей принадлежали хану
Убайдаллах ибн Аббасу. Был Аббас стар и силён, храбр и мудр. И все
Аббаса уважали, потому что все Аббаса боялись.
Занимался Аббас тем, чем занимались все в те времена. Единственным
благородным занятием — воевал с соседями. В свободное от войны время
охотился. А в свободное от охоты время предавался мудрости. Ханская
ставка была полна мудрецами. Только мудрецы-то не были мудры. И вся
мудрость мудрецов состояла в том, что они умели хану угождать. И всё
племя молило Аллаха: «Пошли, Аллах, Аббасу мудрых мудрецов».

Однажды под вечер поехал Аббас верхом без провожатых в горы
полюбоваться, как дрожат и умирают на вершинах розовые лучи заката, а
из ущелий поднимается чёрная ночь. Доехал Аббас до того места, где,
словно облитые кровью, лезут из земли огромные красные камни. Соскочил
с лошади старый Аббас и, словно юноша, взбежал на самую высокую скалу.
На скале за выступом сидел старый мулла Сефардин. Увидал Аббаса —
встал и поклонился. 
— Здравствуй, мудрец! — сказал Аббас.
— Здравствуй, хан! — отвечал Сефардин, и, уступая своё место, добавил.
— Место власти!
— Место мудрости! — ответил хан и предложил Сефардину садиться.
— Тот, кто приветствует мудрость, приветствует славу Аллаха!
— Тот, кто приветствует власть, приветствует веление неба! — отвечал
Сефардин, и они сели рядом.
— Что ты тут делаешь, мудрец? — спросил Аббас.
— Читаю! — ответил Сефардин.
И так как Аббас с удивлением взглянул на пустые руки Сефардина, тот
улыбнулся и показал рукою кругом:
— Самую мудрую из книг. Книгу аллаха. Аллах написал горами по земле.
Видишь, аллах написал извилинами реки по долине? Аллах написал цветами
по траве и звёздами на небе. День и ночь можно читать эту книгу.
Книгу, в которой аллах написал свою волю.
— Пусть будет благословен пророк, что в свободный час послал мне
мудрого для беседы! — сказал Аббас, касаясь рукой чела и сердца. —
Ответь мне на три вопроса, мудрец!
— Постарайся задать вопросы, над которыми стоило бы подумать, —
отвечал Сефардин, — а я постараюсь на них ответить, если смогу.
— Люди родятся и умирают! — сказал Аббас. — Зачем они живут? Я часто
спрашивал об этом своих мудрецов. Один говорит: «Для счастья!» Но есть
и несчастные на свете. Другой говорит мне: «Для славы!» Но позора на
свете больше, чем славы. Разве можно жить, не зная, зачем люди живут?
Сефардин пожал плечами:
— Однажды ты, великий хан, послал гонца к соседнему хану Ибрагиму. Дал
ему письмо, как следует перевязав шёлковым шнурком и припечатав своим
перстнем. И велел гонцу: «Не останавливаясь, лети к хану Ибрагиму и
отдай ему это письмо». Дело было под ночь. Полетел гонец через скалы,
через ущелья, по таким тропинкам, по которым и туру проскакать только
днём. Ветер горный, ледяной, свистал ему в уши, рвал на нём одежду. И
ни на мгновенье ока нельзя было выпустить лука из рук: вдруг выскочат
разбойники. И на каждый куст надо было смотреть в оба: не сидит ли
засада. И спросил себя гонец: «Хотел бы я знать, что ж такое пишет хан
Аббас хану Ибрагиму, что заставляет ночью, в стужу, среди опасностей
лететь над пропастями человека?» Остановился гонец, разжёг огонь,
сломал твою ханскую печать, разорвал шёлковый шнурок и прочёл письмо.
Что теперь было делать гонцу? К хану Ибрагиму нельзя привезти
прочитанного письма без шнурка и без печати. И к тебе вернуться
нельзя: как мог сломать печать и открыть письмо? Да ещё вдобавок, —
рассмеялся Сефардин, — прочитав письмо, гонец в нём ничего не понял.
Потому что писал ты, хан, Ибрагиму о ваших с ним делах, гонцу совсем
неизвестных. Дал тебе Аллах жизнь нести — неси. Аллах умнее самых
мудрых. Он знает, зачем. А мы, если бы и узнали, может, всё равно не
поняли бы. Это дело Аллаха.

— Хорошо! — сказал Аббас. — Преклонимся пред волей Аллаха! Но я, хан,
живу, и последний погонщик ослов тоже живёт. Надо жить. Пусть будет
так. Но кем же надо жить?
— Был на свете, — ответил Сефардин, — один такой же мудрый и
благочестивый человек, как ты. И молил он Аллаха: «Сделай меня,
премудрый, таким существом, чтоб никому я не мог принести зла, даже
самой маленькой букашке». Услышал его молитву Аллах и сделал
благочестивого человека муравьём. Ушёл муравей в лес, очень довольный:
«Теперь-то уж я никому не могу принести вреда». И стал жить. Только в
первый же день около самого муравейника, где поселился муравей, волк
нагнал испуганную козочку и стал драть. И есть-то волку не хотелось, —
так, просто волчья природа — не может видеть животного, чтобы не
задрать. А козочка умирала в мучениях под его зубами и когтями, и
крупные слёзы лились из её огромных, печальных и страдальческих глаз.
Страшны были её мучения. А муравей должен был смотреть на всё это. Что
он мог сделать? Влезть на волка и укусить? И думал муравей: «Был бы я
львом — бросился бы на волка и не дал бы ему терзать козочки. Зачем я
не лев?» Кем лучше быть, Аббас?

— Послушай, — воскликнул хан, — как усталый путник из кристального
горного ключа, пью я слова твоей мудрости. Ведь мы были когда-то
дружны!
— Были! — отвечал Сефардин с печальной улыбкой.
— Так почему же теперь не доходят до меня лучи твоей мудрости? И
окружён я какими-то невеждами, которые только сами себя зовут
мудрыми?!
— Зайдем за этот камень, — сказал Сефардин, — я отвечу тебе на твой
третий вопрос.
Они зашли за камень.
— Теперь сядем и полюбуемся на Эльбрус, — сказал Сефардин.
— Как же любоваться, когда его теперь не видно? — с изумлением
воскликнул Аббас.
— Как не видно?
— Из-за камня не видно.
— Из-за камня?.. Эльбруса?
Сефардин рассмеялся и покачал головой:
— Эльбрус такой огромный. А камень что в сравнении с Эльбрусом? Разве
только сам себя может считать горою! И из-за него не видно Эльбруса! А
Эльбрус теперь должен быть очень красив! Правда, хан, досадно на
камень, что он закрывает от нас Эльбрус?
— Конечно, досадно! — согласился хан.
— Чего же ты сердишься на камень, — улыбнулся Сефардин, — когда ты сам
за него зашёл? Кто тебе велел? Сам своей волей зашёл за камень, а на
него сердишься, что не видишь Эльбруса!
По лицу хана пошли сердитые тучи.
— Ты дерзок, — сказал он. — А не боишься ты, что я и разгневаться могу
на такую мудрость?
Мулла покачал головою:
— Рассердись на воздух. Что будет толку? Разгневайся на воду. Что ты
ей сделаешь? Рассердись на землю. Точно так же сердиться и на
мудрость. Мудрость разлита аллахом на земле!
Хан улыбнулся.
— Спасибо, старик!

И они вместе сошли со скал. Сефардин поддержал стремя, Аббас вскочил
на коня.
— А если мне захочется посмотреть Эльбрус и послушать истинную
мудрость? — спросил хан.
— Тогда выйди из-за камней, за которые сам зашёл! - сказал Сефардин.
Хан тронул коня и весело крикнул мулле:
— Так, значит, до свиданья, мудрец!
А Сефардин печально ответил ему:
— Прощай, хан!