Моя история печальна, как и большинство историй любви. Наверное вы слышали тысячу таких, но я всё же расскажу свою. А если вам наскучит, то вы в любой момент сможете прервать меня. И так:

Он был вассалом моего мужа и сеньором моего сердца. Он был рыцарем до мозга костей, и соблазнительным до дрожи в коленях. Его звали Остин.
Я часто думала и очень долго ждала, что жаркие чувства захлестнут мою жизнь. Но первая встреча с моим будущем мужем, герцогом Родериком фон Гильде-Брауном, не произвела на меня того впечатления, для которого была открыта моя душа. Мы были помолвлены заочно, с детства и мои родители много говорили мне о его доблестях, уме, галантности и родовом имени. Он оказался действительно, чрезвычайно галантным, очень сдержанным и ещё более чем всё остальное, занятым. Охота, рыцарские турниры, набеги на соседей и тому подобное, были его основными заботами. Я же, хоть и всегда получала какую то долю его внимания, и безмерное уважение, всё равно оставалась на втором месте, после более важных дел. Я стремилась быть примерной женой, но, при этом, всё время чувствовала себя огромной глыбой льда, плавающей, где-то, в бездонном океане.
И вот однажды, эта огромная глыба льда, попала под лучи раскалённого солнца, имя которому было – Остин. Он был вассалом моего мужа, и прибыл в родовой замок из какого-то дальнего похода, ровно через три месяца после нашей свадьбы. Стрела коварного Амура, которого я так тщательно вышивала с моими служанками, мгновенно пронзила моё сердце, как только я увидела его. Сказать что он был прекрасен – не сказать ничего. Тысячи герольдов могли бы часами петь про его красоту. Столько же можно было воспевать его ум, благородство, смелость и честность. О! Будь, проклят тот день, когда мой взор коснулся его лика, мои уши услышали его голос, и моё тело возжелало его безмерно!
Отец Остина верой и правдой всю свою жизнь прослужил герцогу Гильде-Брауну старшему. И своей жизнью и кровью проложил дорогу сыну сначала к пажу, потом к оруженосцу, а теперь рыцарю, и доверенному лицу моего мужа. Однажды, много лет назад, на охоте он прикрыл своего, неудачно упавшего сеньора, своим телом от разъярённого кабана. И, умирая на его руках, получил за столь неоценимую услугу, слово герцога, позаботиться о его осиротевшем сыне. Мать Остина умерла ещё при родах. Герцог сдержал слово, и маленький тогда ещё, Остин, был принят в замке и определён личным слугой и пажом при, не на много старше его, единственном наследнике Гильде-Браунов – Родерике. Они выросли вместе, и не было никого на свете более преданного моему мужу, чем Остин. Узнав об этом, я поняла, что мечта моя об Остине так же недостижима, как луна, иногда заставляющая меня своим светом выглядывать в сад и лелеять свои греховные мысли.
Но я ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, находясь по той или иной причине, с ним в одном зале, глаза мои, помимо воли, следовали за ним по пятам. Каждый его жест, поворот головы, взмах ресниц, приводили меня в восторг и казались совершенством. А если я слышала звук его голоса, моё сердце замирало, я переставала дышать и вся обращалась в слух – лишь бы подольше этот волшебный тембр звучал в моих ушах. Я отвечала не впопад на вопросы, не понимала, о чём говорят вокруг, неуклюже натыкалась на стулья и роняла предметы. В эти моменты для меня существовал только он. Не знаю, что бы я могла натворить, если бы не моя кормилица.
В день свадьбы, моя кормилица Дора, переехала вместе со мной в замок Родерика, вернее теперь и в мой замок. Конечно же, со мной переехало и множество служанок и слуг, что я знала с детства. Не часто, но все же ко мне приезжала и моя давняя подруга, тоже недавно вышедшая замуж баронесса Стела фон Мирдорф. Но не с кем, кроме как со своей кормилицей, я не смогла утешить свою жажду хотя бы говорить об Остине – рыцаре моего сердца.
Всё это случилось очень неожиданно и разрешилось для меня как нельзя лучше. Что ж, обо всём по порядку. Однажды, погожим летним утром моему мужу взбрела в голову невероятная идея: он предложил мне присутствовать на соколиной охоте. Я ненавижу насилия над животными, но поскольку он мой муж, а я его жена, то я вынуждена была покорно согласиться. И, в сопровождении нескольких моих служанок, мы неспешным шагом двинулись к месту охоты. Я не буду здесь описывать, как проходила охота. Мне не приятна эта забава, и даже одно воспоминание о ней вызывает у меня мурашки по спине. Это было ужасно, не смотря даже на то, что мой рыцарь, мой Остин, тоже был там. Вернулись назад мы ближе к вечеру. Я валилась с ног от усталости, Родерик, напротив был счастлив удачной охотой. Он, не переставая, обсуждал с окружающими своих соколов. Въехав во двор замка с восторженным гиканьем, он созвал всех взглянуть на добычу. Всё это меня мало интересовало, единственное, что мне тогда хотелось, это побыстрее слезть с лошади и принять горячую ванну с успокаивающими травами. Конюх замешкался, и, слезая, я схватилась за первую же подставленную мне руку. Когда же я подняла глаза, и взглянула, на чью руку я опиралась, мне, в буквальном смысле, стало нехорошо. В глазах потемнело, как от ослепительной вспышки, сердце на мгновение замерло, а дыхание прервалось. Я почувствовала, как будто бы молния промелькнула по мне от его руки и до кончиков моих волос. Это длилось всего мгновение. Я была на земле и не имела права, это было не прилично, если бы я чуть дольше держалась за него. Но это было настолько… настолько восхитительно, что, отпустив его и пройдя несколько шагов, я лишилась чувств. 
Обморок был достаточно долгим, и прежде чем я очнулась, меня успели перенести в покои. Служанки суетились вокруг меня, но ни кто, ни кто кроме моей кормилицы, не догадался об истинной причине случившегося. Быть может, это ещё долго бы оставалось моей тайной, в чём я совсем не уверена, если бы не разговор с Дорой, произошедший в ту ночь:
- Девочка моя…
Лишь ей я позволяла называть себя так, да и сколько я себя помню, она обращалась ко мне всегда именно в этой форме. А в присутствии кого-либо постороннего, она просто-напросто предпочитала молчать.
- Девочка моя, нельзя же так изводить себя!
- О чём ты, Дора? 
- Я стара, но, не смотря на мою старость, а может быть только благодаря ей, я вижу, что с тобой происходит.
- Дора, я отлично себя чувствую. Этот обморок, только лишь усталость.
- Эту усталость, как ты её называешь, вскоре могут заметить и другие. Я не понимаю, как господин Родерик не замечает, что твориться с тобой, не говоря уже о том милом создании, что назвалось из твоих уст, усталостью.
- Дора! Что ты себе позволяешь!?!
- Девочка моя, у меня нет никого дороже тебя. И твоё счастье для меня счастье, а твоё горе, для меня горе. Я вижу – тебя наконец, коснулась любовь.
- Это было бы удивительно, если бы я не любила своего мужа…
- Не обманывай старую Дору. Она хочет для тебя лишь счастья. Имя любви вовсе не господин Родерик. И не обманывай себя, имя ей – господин Остин.
Я испугалась и обрадовалась одновременно, тому, что Дора догадалась о моей тайне. Тому, что теперь я могу, хоть с кем ни будь, поговорить о нём, возложить часть снедающей меня тоски, и сжигающей любви на чьи-то ещё плечи. Что груз восторгов, тайных воспоминаний, о проведённых с ним минутах в одном месте, о том, что я дышу с ним одним воздухом, может быть поделен, наконец, пополам. И страх. Страх, что кроме Доры, это мог заметить ещё кто угодно, тем более Остин, и не дай Бог, Родерик.
- О, Дора! Дора!
Я разрыдалась у неё на груди, сладко, безутешно. Дора гладила мои волосы, руки, прижимала к себе, как будто стараясь защитить от жившей внутри меня боли и радости. « Всё будет хорошо, девочка моя, всё будет хорошо!»,- шептала она. И тогда мне показалось, что действительно всё будет хорошо.
Через несколько дней, мы отправились с визитом к моей подруге, по случаю рождения её первенца. Барон Мирдорф устроил пышный приём. Гости веселились, но баронесса Стела была ещё слишком слаба, что бы долго находиться в обществе, да и мне не приносило никакой радости это торжество – ведь Остин остался дома. Я проводила с ней дни, и коротала вечера, как нередко бывало в детстве. Стела, чуть бледнее обычного, и немного потерявшая свои утончённые формы, совсем не утратила того жизненного оптимизма и умения удивляться и удивлять всех своей жизнерадостностью. Она восторгалась своим малышом, своим мужем, мной, Родериком, солнцу и дождю, сменявшему друг друга все эти несколько дней, что мы провели с ней вместе. Она кружилась по спальне, облачаясь, то в одно, то в другое платье, что были приобретены после нашей последней встречи. С горящими глазами показывала мне, все украшения и безделушки, чем одарял её муж после ночей восторгов и упоений друг другом. Я всё больше и больше завидовала ей, видя с каким жаром, она говорит о своём диком скакуне, так она называла барона. Стела была счастлива. Она любила, и её любили. Что ещё нужно женщине для счастья!?! Когда она затрагивала тему Родерика и наших отношений, мне хотелось разрыдаться. Ведь с каждым разом мне всё труднее и труднее было терпеть его в своей постели. Стиснув зубы, закрывая глаза, я представляла своего милого рыцаря, и гнала прочь эти видения, боясь ненароком выкрикнув его имя выдать себя. Но могла ли я доверить эту тайну Стеле? Стеле, которая в порыве чувств, в благородном намерении помочь мне, могла всё испортить. Я отшучивалась, уходила от ответов, задавая ей встречные вопросы. Она с радостью хваталась за них и доверяла мне такие подробности альковной жизни, что я не раз краснела до корней волос. Стела смеялась и озорно поглядывала на мужа, при каждой их встречи. Дни пролетали для неё и проползали для меня. Уезжая, я оставила её в счастливом неведении о моей несчастной доле.
Но и вернувшись наконец домой я не сделалась более счастливой. Родерика ждал гонец, гонец короля с приглашением немедленно прибыть в его владения, по случаю празднования именин королевы матери. Он быстро собрался, сказал что выедет вперёд, и поскачет чуть раньше и быстрее, так как обоз с женщинами будет его стеснять и тормозить. Он так же заметил, что в последнее время, я выгляжу уставшей, и быстрая езда, разумеется, не пойдёт мне на пользу. Родерик не любил медленной езды, и, взяв свиту из нескольких рыцарей, умчался, оставив меня на управляющего и лучший отряд своего войска. Не стоит говорить о том, что мой Остин, последовал вместе со своим господином.
Такая долгая разлука совсем выбила меня из колеи, и как только герцог Родерик уехал, я слегла, не в силах более держаться на ногах. Несколько дней я провела в постели, не переставая, тоскуя, плача и изматывая себя мыслями о моём рыцаре. Слугам было сказано, что я немного простужена, придворный доктор назвал это нервным срывом, и прописал покой и настойки из успокаивающих трав. Дора не отходила от меня почти не на минуту. Она спала в кресле возле моей постели, когда и мне удавалось забыться тяжёлым сном, либо рассказывала мне старые легенды, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей, или говорила о нём, с такой теплотой и нежностью, будто он был её сыном, заставляя меня тем самым помимо воли принимать хоть какую-то пищу. Мой отъезд задерживался и однажды утром от герцога Родерика прискакал гонец. В бумагах, что он привез, спрашивалось, что случилось и почему я, до сих пор, не прибыла в королевский замок. Родерик выражал беспокойство по поводу моего здоровья и просил немедленного ответа на своё письмо.
Никакие бумаги никакие письма, никакие просьбы Родерика не могли меня заставить слезть с постели и немедленно ехать. Ни что от Родерика, только лишь его гонец. Беспокоясь ли за мою охрану, желая ли показать свою власть на до мной, или Бог знает что ещё, подало ему мысль послать гонцом Остина!
Когда разгоряченный быстрой ездой, в дорожной пыли, в поту, этот всё равно ослепительный мужчина, попросил аудиенции, и, конечно же, получил её, я думала, что моё сердце выпрыгнет из груди, пока он зачитывал письмо моего мужа. С трудом, собравшись с мыслями, и тщательно подбирая слова, я сослалась на его усталый вид и приказала хорошенько отдохнуть, заверив его, что немедленно пошлю гонца с вестью о том, что со мной всё в порядке, простуда внезапно прошла и что я выеду, как только служанки уложат мои вещи. Остин порывался сам отвезти это письмо, но я выкрутилась, сказав, что под его охраной буду чувствовать себя в большей безопасности. И что герцог Родерик не одобрит, если он оставит меня с таким многочисленным, но всё же под командованием не столь храброго и доблестного и много опытного командира отряда, как Остин. Ему осталось только смериться с этим, но я не видела с радостью или сожалением он воспринял мой приказ. Я не решалась поднять глаз всё это время, что бы не чем не выдать своих чувств, так и захлёстывающих меня огромными волнами нежности и любви к этому человеку.
- Девочка моя, девочка моя, девочка моя. Ты падаешь в пропасть!
Всё это говорила мне Дора, когда я пыталась выбрать самое красивое дорожное платье из всех. Силы вернулись ко мне так же внезапно, как и оставили. Я с удовольствием поела, приняла ванну, и, наконец, забылась самым крепким и сладким сном, что был у меня за всё это время.
Мы выехали рано утром. Великолепный Остин скакал впереди, как будто бы освещая мне своим очаровательным ликом дорогу. Иногда, когда восходящее солнце било в глаза, мне казалось, что сквозь его доспехи просвечивают ангельские крылья. И даже когда войны загораживали его от меня своими спинами, я продолжала видеть его обворожительную фигуру. Я не могла оторвать от него глаз, так что Доре пришлось распорядиться, что бы мою лошадь взяли под уздцы: Читать дальше.